— И взаимного непонимания, я полагаю!
— Возможно…
— Нет, винишь во всем ты только меня! — заявила она, швырнула кимоно на пол и решительно двинулась мимо него. — Согласна, я не стала для тебя идеальной женой! Будь я такой же умной, как Джулия, тебе бы это понравилось больше!
— Повторяю! Мне не нужен никто, кроме тебя и Бобби.
— Но Бобби здесь нет! — крикнула она, желая причинить ему боль, да и себе тоже — наказать их обоих за все случившееся!
— Перестань!
Но Шэрон уже не могла остановиться. Напряжение последней недели плюс столкновение с Джулией Блакстер переполнили чашу терпения.
— Зачем? Тебе неприятно слышать правду? А может быть, тебе хочется быть с ней?
— Я сказал — прекрати!
С потемневшим лицом он двинулся вокруг кровати к тому месту, где стояла снимавшая серебряные серьги Шэрон.
— Не подходи ко мне! — Одна из сережек полетела в Марка, но он уклонился, и блестящая капелька со звоном ударилась в стену. — Я сказала, не подходи! — Вторая сережка последовала за первой с тем же результатом.
— Шэрон! Пора наконец тебе кое-что понять!
— Понять?! Неужели ты думаешь, что я поверю хоть одному твоему слову?
— Если честно, то нет! — С мрачной усмешкой он схватил Шэрон, и, пытаясь отшатнуться, она больно ударилась спиной об открытую дверцу шкафа. — Вряд ли ты поверила бы мужчине, даже если бы он явился к тебе с небес с нимбом вокруг головы. Когда ты наконец поймешь одну простую вещь? Я не твой отец!
Так вот оно что! Он хочет использовать трагедию ее жизни, чтобы отречься от собственных грехов! Неважно, что будет с Бобби. Неважно и то, что творится у нее в душе!..
— Значит, во всем виновата я? Так, что ли? — Оскорбленная, пылая ненавистью, она попыталась вывернуться из рук Марка и, потерпев неудачу, ударила его локтем в солнечное сплетение.
Задохнувшись, он согнулся пополам и отпустил Шэрон. Но только на мгновение. Почти сразу же его сильные пальцы вновь сомкнулись на ее предплечье.
— Ах ты, маленькая…
Пытаясь вцепиться ногтями в лицо Марка, она не расслышала слово, которое тот пробормотал себе под нос.
— Отпусти меня, негодяй! Я тебя ненавижу!
— Да! — прохрипел он, как будто это был самый лестный комплимент, а затем его губы запечатали ее рот, заглушив дальнейшие оскорбления.
Его хватка стала еще крепче. Притянув Шэрон к себе, Марк лишил ее возможности сопротивляться. Затем, запустив пальцы в густые рыжие волосы, оттянул голову так, что ей стало больно.
И о Боже! Она приветствовала эту боль. Вцепляясь ногтями в его пиджак, скребя ими по спине Марка, Шэрон как будто пыталась спровоцировать его на еще одну вспышку ярости, на то, чтобы он причинил ей такую боль, которая заставила бы хоть на мгновение забыть о невыносимых мучениях.
Марк застонал, неистовые поцелуи обожгли ее шею… И вдруг гнев куда-то пропал, сменившись яростным желанием, заставившим Шэрон прильнуть к нему, ответить столь же страстными поцелуями. И это желание заслонило чувство вины и презрение к самой себе за неспособность противиться так унизившему ее человеку. Только потеряв себя в потоке непреодолимой страсти, она смогла наконец обрести столь нужное ей забвение.
— О Боже…
Голос Марка был хриплым, он грубо стаскивал шелк с ее плеч. Шэрон чувствовала, как рвется под его руками тонкая ткань, но это уже не имело никакого значения. Его страсть была почти животной, но Шэрон словно купалась в ней и даже помогала Марку снимать с себя одежду — всю, до последнего лоскутка.
Руки Марка действовали властно, чуть ли не грубо, причиняя ей боль, но Шэрон и не желала другого. Нежность сейчас была ей не нужна, она жаждала сгореть в пламени, которое мог разжечь в ней лишь он.
И пожар вспыхнул. Прикасаясь к его одежде теплой нежной кожей, она испытывала какое-то мазохистское наслаждение. Представ совершенно обнаженной перед ним, полностью одетым, Шэрон возбудилась еще сильнее.
Дрожащими от нетерпения пальцами она вцепилась в рубашку Марка, стараясь вытащить ее из-под узкого черного пояса брюк, пытаясь расстегнуть неподатливые пуговицы. Не в силах ждать, он отстранил ее руки и сделал это сам. А затем подхватил Шэрон и положил ее на постель.
Ее руки лихорадочно ласкали гладкую кожу плеч, ощупывая твердые бугры мышц, пока Марк наконец не лег рядом с ней и не нашел жадными губами набухшую грудь.
Она уже не чувствовала ничего, кроме все нарастающего жара желания, словно выжигающего все внутри нее. Очутившись под ним, вне себя от неожиданного стремления освободиться, Шэрон забилась, как непокорное животное, пытающееся стряхнуть с себя путы, наложенные властным хозяином. И тут он взял ее, взял без всяких церемоний, погрузившись во влажную теплоту ее тела.
Издав легкий вскрик, впившись ногтями в его спину, Шэрон изогнулась навстречу яростным толчкам, каждый из которых словно стирал какую-то часть недавних невзгод, пока не осталось ничего — кроме одного мужчины и одной женщины и безграничного, пустого пространства вокруг них.
Шэрон проснулась в темноте. Под легким покрывалом, которым Марк прикрыл ее, сонную. Было душно.
Все тело болело, и, вспомнив, как она сама провоцировала мужа на более грубые действия, Шэрон застонала от стыда. Она ощущала лежащего рядом с ней Марка, слышала его медленное, равномерное дыхание.
На лицо его легло пятно лунного света. Во сне, с чуть приоткрытым ртом и растрепанными волосами, он был так похож на Бобби, что Шэрон захотелось провести пальцами по его щеке, по волевому подбородку. Но эти прикосновения казалось сейчас абсолютно запретным.